Я родился в 1924 году в селе Новоселки Кадомского р-на Рязанской области и жил там до 1929 года, когда наша семья перебралась в Москву. В деревне начинался голод, и все, кто мог, уезжали в город. Одно из первых воспоминаний моей жизни: я стою во дворе возле избы, у меня в руках большой ломоть ржаного хлеба, густо посыпанный солью. Я подношу его ко рту, и вдруг из-за сарая выбегает большая пестрая курица и на бегу выхватывает хлеб у меня из рук! Я бросился за ней, но не сумел ее догнать. Хорошо помню чувство обиды оттого, что я такой маленький и слабый и не сумел справиться с курицей.
Боевое крещение на картофельном поле
В детстве произошло событие, в какой-то степени повлиявшее на мою дальнейшую жизнь. Я сидел на пыльной деревенской дороге и играл с какими-то чурочками и щепочками. И в этот момент прямо на меня наехала сильно груженная телега, колеса которой переехали мне ноги. Я бы, наверное, погиб, если бы не толстый слой пыли, в которую меня просто вдавило. Однако с тех пор у меня повреждены сосуды ног, и я всю жизнь страдаю от сильных болей в икрах.
В Москве мы поселились в сыром подвале дома рядом с Арбатом, где прожили почти четыре года. Там у меня начался ревматизм, и в результате постоянной сырости я почти не вылезал из простуд, стал глохнуть на оба уха и к началу войны был практически больным человеком. Но, как и многие ребята моего поколения, я был патриотично воспитан и стремился на фронт. Поэтому, хотя мне и не исполнилось 18 лет, я обратился к врачу-отоларингологу с просьбой избавить меня от глухоты. Он стал меня отговаривать, убеждая, что, если я буду здоров, меня призовут в армию, отправят на фронт, и там убьют. Но я настоял на своем, и он согласился сделать мне операцию. Операция заключалась в удалении гланд, которые к этому времени у меня почти срослись и мешали дышать, не говоря уже о том, как больно было есть. Гланды врач вырезал большим ножом, раздался хлопок, кровь хлынула изо рта и носа тремя струями, но зато я стал слышать! От большой потери крови я долго восстанавливался, набирал силы и вес, но зато стал годен к военной службе!
И, наконец, в сентябре 1943 года я был призван в Красную Армию. Меня направили в Военно-инженерное училище, располагавшееся в поселке Болшево Московской области. Там нас обучали саперному делу: подрывным работам, минированию и разминированию минных полей, налаживанию водных переправ, прокладке различных дорог. Проходили мы и обычную строевую подготовку.
Как-то зимой 1944 года я стоял на посту. Был сильный мороз — около 30 градусов, валенки нам почему-то не выдали, и я был в сапогах. Очень скоро ноги стали замерзать, и, чтобы их согреть, я стал быстро ходить, потом бегать, бить прикладом винтовки по пальцам. Но ничего не помогало — ног я уже не чувствовал. Надо было бы вызвать смену, но я решил достоять до конца. Буквально доковыляв до караульного помещения, я попытался снять сапоги, но не смог, помогли товарищи. Пришел военврач, и выяснилось, что большой палец левой ноги отморожен. Врач принял необходимые меры, но, к сожалению, было уже поздно: через несколько дней палец почернел и отвалился; остались только костные суставы. Меня могли признать годным к нестроевой, однако я хотел остаться в училище и молча терпел адскую боль. И случилось чудо — постепенно палец стал обрастать мясом и через два месяца обрел свою прежнюю форму, даже ноготь вырос! Так что к лету я уже встал в строй и продолжал учебу до конца срока.
Осенью 1944 года, окончив училище в звании младшего лейтенанта, я был направлен на 3-й Белорусский фронт и назначен командиром взвода в инженерно-саперную воинскую часть, в которой и прослужил до окончания войны. Моя служба началась в Белоруссии; к этому времени советские войска успешно продвигались на Запад, так что наши части, с боями пройдя через Литву, в январе 1945 года вышли в Восточную Пруссию. За этот период мы разминировали множество минных полей, оставленных противником, строили и восстанавливали войсковые дороги и мосты, наводили водные переправы из табельных переправочных средств, устраивали проходы во вражеских заграждениях и в естественных препятствиях. Доводилось также принимать участие в разных видах подрывных работ, связанных с уничтожением оборонительных сооружений фашистов: дотов, дзотов, укрепительных пунктов в зданиях и подвалах, а также других объектов.
Поскольку я лично принимал участие в операциях по минированию и разминированию, мне приходилось по многу часов проводить лежа или ползая по-пластунски на сырой и даже промерзшей земле. Как уже писал, я всю жизнь страдал от ревматизма, поэтому мне удалось раздобыть водонепроницаемую одежду ─ плащ и брюки и надевать их поверх армейской одежды, что очень спасало от сырости. В связи с амуницией мне вспомнилась одна забавная история. Мы, только что вышедшие из училища офицеры, одетые в новенькое обмундирование, направлялись к месту своей службы. До расположения нашей части оставалось совсем немного: пересечь картофельное поле и выйти к лесу. Идти по полю оказалось нелегко: картофель был собран, но не вывезен, и, поскольку была осень, он догнивал прямо на земле, так что мы шли, постоянно оступаясь и оскальзываясь. Не успели мы дойти до половины поля, как вдруг начался артиллерийский обстрел. Сопровождающий нас старший офицер крикнул: «Ложись!» Мы бросились на землю, которая задрожала от близких разрывов снарядов. Я вжимался в землю изо всех сил, моля только об одном, чтобы снаряд не попал прямо в меня. Когда обстрел закончился, мы стали медленно подниматься и оглядываться: все ли живы? Слава богу, никого даже не зацепило, но когда мы разглядели друг друга, то чуть не попадали от смеха. Оказалось, что мы так сильно вжимались в землю, гнилая картошка буквально въелась в новое сукно наших шинелей, и потом долго пришлось ее отдирать. Это было наше боевое крещение.
Когда наша часть вошла в Восточную Пруссию, мы уже знали, что бои будут тяжелыми, так как эта часть Германии служила важнейшим стратегическим плацдармом для вторжения фашистов в пределы Советского Союза. В течение многих лет они создавали здесь глубоко эшелонированную систему полевых и долговременных сооружений с рядом крепостей и укрепрайонов. Заранее подготовленную оборону занимали войска группы немецких армий «Центр» в составе нескольких танковых и общевойсковых армий, а также большое количество специальных частей. В начале января 1945 года войска нашего фронта начали наступление и, несмотря на ожесточенное сопротивление противника, в течение нескольких дней заняли более 600 населенных пунктов и стали продвигаться к Кенигсбергу. Это было самое тяжелое время для нашей саперной части. Все подступы к столице Восточной Пруссии были очень сильно укреплены: помимо минных полей на расстоянии 6-7 км от города располагались более двух десятков железобетонных крепостных фортов, усиленных всевозможными заграждениями: железобетонными надолбами против танков, густыми рядами колючей проволоки и другими приспособлениями.
Чтобы преодолеть эти укрепления, нам приходилось работать сутками, практически без сна. Однажды, после особенно тяжелого дня, мы с товарищем, буквально валясь с ног от усталости и недосыпа, увидели на краю поля старую полуразвалившуюся конюшню. Мы направились к ней в надежде хотя бы немного поспать, но ─ увы! Все «спальные» места в ней были уже заняты, и нам пришлось довольствоваться каменным полом. Подстелив под себя шинели, мы кое-как устроились, как вдруг начался сильнейший артобстрел. Всех спящих тут же как ветром сдуло: они бросились в поле искать укрытие. А нам так хотелось спать, что мы, не обращая внимания на страшный грохот и сотрясения земли, сгребли все находящееся в помещении сено и мгновенно уснули. И, что поразительно, ни один снаряд не попал в конюшню!
Штурм Кенигсберга начался 6 апреля. Тысячи орудий и минометов разных калибров одновременно начали обстрел крепости со всех сторон, позже подключилась авиация. Внешние укрепления были уничтожены. Но сами крепостные стены были необыкновенной толщины и прочности, поэтому к некоторым пунктам, которые невозможно было взять обычным вооружением, подключалась специальная штурмовая команда, оснащенная так называемыми кумулятивными зарядами. Эти заряды весом в 10, 15, 20 кг и более взрывчатого вещества по форме напоминали прожекторы-полусферы с конусовидной пустотой, которая направляет сверхмощную взрывную волну прямо в цель. Установленные недалеко от стен, они при взрыве давали волну такой силы, которая пробивала насквозь все стены и перекрытия, уничтожая все живое на своем пути. В эти проемы устремлялась пехота, за ней — танки, и они добивали фашистов уже внутри крепости. Так, общими усилиями всех родов войск Кенигсберг был взят за три дня.
После капитуляции Кенигсберга наш 3-й Белорусский фронт был направлен на уничтожение последнего форпоста немцев в Восточной Пруссии ─ военно-морской базы Пиллау. Началась Земландская операция. Поскольку Пиллау также являлся крепостью, штурм его осуществлялся примерно такими же способами и средствами, как и в Кенигсберге. 25 апреля 1945 года Пиллау был взят, и для меня и моих однополчан война закончилась. В заключение хочу рассказать о нескольких, чисто бытовых эпизодах, произошедших в конце войны.
Как известно, советские войска на территории Германии наступали стремительно, и местные жители в панике бежали, оставляя все свое имущество, которое как трофей брали наши воины. Я тоже этим пользовался, но не совсем обычным образом. Дело в том, что я, как уже описывал раньше, постоянно страдал простудами, в том числе тяжелым хроническим насморком. И поэтому, заходя в покинутые дома или квартиры, я первым делом направлялся к комоду или платяному шкафу, где аккуратные немцы всегда хранили стопки чистых носовых платков. Я забирал всю пачку и, довольный, уходил, поскольку ничего другое меня, видимо по молодости лет, не интересовало. Бойцы надо мной посмеивались, однако, когда в одном из домов я взял роскошную пуховую перину и на любом привале устраивал на ней свое ревматическое тело, они мне даже стали завидовать. Эта перина проехала со мной до самой Белоруссии, так как добирались мы домой долго, обычно в кузове грузовика, и все спали на голых досках, а я ─ как шах ─ на собственной перине! И оставил я ее одной симпатичной белорусской семье, которая приютила меня на ночлег. И в самом деле, мягче родной земли нет ничего на свете.
Журнал «Лесная Россия»